Сепарация

Понедельник, 05.12. Провожала свою машинку в последний путь из дому. Над блистающими снегами вершинами полыхал феерической красоты закат, покрытые лесом холмы загорались пурпуром и багрянцем, прямые линии живых изгородей, черепичных крыш и мозаика разноцветных коров оживляли  монотонную зелень пастбищ.

Нет, это я слишком как-то.

Короче: отвезла свою машинку на продажу. До последнего момента охотно не верила, что  это случится. Ну мало ли, все под богом ходим, и если будет какое препятствие – то его вполне можно интерпретировать как сигнал, что с любыми не расставайтесь, или что там пели в советских рок-операх из времен детства.

Когда покупатель позвонил в обед с известием, что его поезд стоит в Монтабане (Тулуз-Лотрек и все такое, первое, что приходит в голову), потому что на вокзале Тулузы обнаружен ничейный багаж, который сейчас будут взрывать (во времена Тулуз-Лотрека такого не бывало!) я уже была готова вскрывать шампанское и праздновать виртуальное возвращение машинки в семью, но потом, увы, все поезда поехали, с задержкой на пару часов, но поехали, и мне пришлось садиться за руль и везти ласточку в последний путь из дому (см. начало, закат и все дела). 

Закат полыхал как не в себя.  Сентиментальный, карамельный, марципановый, с элементами розавенькаго и стразегов. Я всхлипывала и подвывала ему в такт, рассказывала машинке, что надо ловить момент, что потом такого не будет, что в Орлеане у нее никаких шансов на барбекю в декабре и прогулки с открытой крышей в январе надо забыть, что надо смириться и ждать лета, как все, как всё цивилизованное северное полушарие. Упирала на слово”цивилизованное”, чтобы усилить эффект. Машинка смирно закладывала виражи, урчала мотором, подмигивала поворотниками. Демонстрировала безысходное смирение. Мне от этого становилось только хуже: уж лучше бы она заглохла и у меня появилась бы великолепная отмазка. Но нет. 

Запарковалась на вокзале, у меня было минут десять до встречи с покупателем.

Вокзалы живут какой-то особенной жизнью, которую я, в своем стерилизованном и вылизанном до мелочей пространстве, не знаю толком. Там ходят люди, которые плохо пахнут, они не гладят рубашки, они не чистят ботинки, они стреляют сигареты, у них одежда не по погоде, длинные волосы, они очень громко говорят или очень громко молчат, непонятно, что лучше.  Парень, попросивший у меня сигарету, подошел десятью минутами позже, когда я была уже с покупателем, чтобы узнать, сколько стоит такая машина. Услышав ответ, заявил, что Мустанг-то в полтора раза дороже. Я не знаю, сколько стоит Мустанг, а он знает. Между нами пропасть.

Я суетилась и говорила о мелочах: а вот тут такая фигасенька, чтобы защелкнуть вход для USB, кнопка подогрева сидений слева внизу, там три позиции, а еще не бойтесь нажимать на газ, короткими импульсами, она так лучше разгоняется. Потом все-таки не выдержала и спросила, будет ли он о ней заботиться. Я знаю, что это глупо, что люди в массе своей на такие вопросы отвечают секундным молчанием, прежде чем переформулировать у себя в голове ваш вопрос на что-то вроде: “носите ли вы шапочку из фольги” и ответить с небольшой задержкой избыточно утвердительно , чтобы не травмировать психику вопрошающего.

К моему (временному) облегчению покупатель моментально затряс головой и пустился в длинный рассказ о том, как все его семь машин никогда не видели на себе ни единой пылинки, и даже взрослые дети, если оставят в салоне какой кусочек бумажки, тут же получают выговор и обструкцию.

Уверений мне хватило ровно на дорогу домой, после чего я отправила СМС машинке с пожеланиями удачной дороги до Орлеана, и зарылась носом в котика.

Котик утешает.