Играй ровно и держи спину

Говорила мне моя учительница музыки Галина Валентиновна. После чего  тихо добавляла “ровно”. В смысле, что играть ровно и спину тоже ровно. Я старалась, но у меня получалось что-то одно. При ровной спине отдельные ноты выбивались из общего ряда, а если ноты ложились ровно – то спина пропорционально скрючивалась. Потом мне надоедало следить одновременно за всеми частями своего тела и я аккуратно заводила разговор на отвлеченные темы. “Галина Валентиновна, а вы читали “Возращение в Брайдсхед? Вам понравилось?” Поскольку с учительницей была взаимная договоренность о том, что пианистки из меня не выйдет, она охотно подхватывала тему, чтобы очнуться через полчаса и сказать: “Так, а теперь давай-ка сыграем Листа, надеюсь, ты наконец смогла выучить вторую часть”. Я тяжело вздыхала и начинала издеваться над Листом. Он ворочался в гробу, я буквально слышала, как трутся о сгнившие доски его кости.

Перед академическими концертами я брала себя в руки и, как тот студент, выучивала за ночь китайский, чтобы не подвести Галину Валентиновну на глазах широкой публики. Галина Валентиновна была выпускницей Гнесинки и директором музшколы, я чувствовала ответственность и отрабатывала кредит доверия. Однажды академический концерт пришлось играть зимой, когда в музыкальной школе лопнули трубы. Мы сидели в зале в пальто и грели руки в складках тела, чтобы потом не промахнуться заледеневшими пальцами по клавишам. Я очень переживала, потому что накануне провела половину ночи в попытках наваять на голове кудряшки с помощью термобигуди, а наутро все мое сложное сооружение расспылось в странные лохмы, и к тому же форма не успела просохнуть (дома тоже порвало трубы), я сушила ее рано утром утюгом, оставляя на лавсане блестящие следы, и мне казалось, что Элиасбергу в блокадном Ленинграде было легче. Хотя бы морально. Он знал, за что боролся, а я – не очень. И опять же кудряшки. Это была первая в моей жизни попытка изобразить из себя девочку, после ее провала вторую попытку я предприняла в почти 30 лет.

Выпускной я отыграла на все пятерки, включая крупную форму и концерт. Сцену исполнения концерта даже напечатали в газете. Поскольку во все ноты я попала ровно, спина на фото вышла кривая. Мама долго изучала заметку, после чего сказала: “А вот у племянницы Валентины Степановны прекрасная осанка”. На этой радостной ноте я решила забить на музыку.

Сейчас опять, как в детстве, у меня дома пианино, и к нему завелся меломан. Всякий раз, когда я начинаю издеваться над инструментом, на звук мчится Шафран, начинает бегать кругами и подвывать. Я смеюсь, тогда он запрыгивает мне на колени, лезет мордой под пальцы, а если я не реагирую – начинает ставить лапы на клавиши, при этом не прекращая своих завываний. Муж умирает от хохота, я играю неровно и вспоминаю Галину Валентиновну, как если бы мы с ней говорили вчера..

А тут посмотрела на фото и поняла, что очень многое с тех пор изменилось. Раньше мне удавалось следить хотя бы за чем-то одним. А теперь и в ноты не попадаю, и спина кривая. Два в одном.