Русское народное

У меня никогда не было привязанности к СССР.

В политическом устройстве мне не нравилось категорически все – компартия, политбюро, при виде товарища Брежнева и портретов тройки гнедых (Маркс-Энгельс-Ленин) хотелось уехать на Луну. Слово КГБ меня возмущало. Также как и НКВД, и новоявленная ФСБ. Семейная история, знаете ли. В бытовом плане меня тоже практически все раздражало – неустроенность, неухоженность, грязь, пыль, гололед и полное отсутствие товаров в магазинах. Терпеть не могла очереди, хамство, коммуналки, уравниловку. Бесконечные очереди в поликлинику. В отдельности – стоматологию (к пятнадцати годам мне последовательно вырвали восемь коренных зубов). Не понимала ничего в стенках, норковых шапках и хрустале. Меня постоянно трясло от лицемерия, когда на словах декларировалось одно, а в реальности все происходиле совершенно по-другому. И то, что надо было молчать и не высовываться, про диссидентов и последствия знали в моем окружении все. Лютой ненавистью ненавидела пионерию и комсомол, в особенности – комсомол и его вожаков. Убивала вечная нищета (мы с мамой жили на сто рублей в месяц, я ходила в ботинках “прощай, молодость” и зимние пальто носила до тех пор, пока рукава не поднимались до уровня локтя). Не переносила холодные зимы, когда приходилось спать в одежде из-за того, что на наш третий этаж горячей воды не хватало и батареи в двадцатиградусный мороз были еле теплыми, приходилось топить квартиру духовкой и ходить с грелкой. Органически не переваривала взяточничество, и в особенности – людей, которые считали это чем-то нормальным и естественным. О милиции и ГАИ воспоминания самые прискорбные. Битком набитые автобусы и поезда с туалетами в виде дырки в полу до сих пор вызывает мурашки по телу. В современой России шокирует расслоение общества и полное наплевательство богатых на нужды бедных, в первую очередь – детей и пенсионеров.

При этом я вполне допускаю, что те из моего поколения, кто имел папу-шахтера, а бабушку - директора магазина, сохранили о советском детстве самые безоблачные воспоминания. И, возможно, даже всосали коррупцию с молоком матери-завбазой.

Когда началась перестройка, радости моей не было предела, сейчас понимаю, что была – дура, а горбатого исправит только могила.

Уехать мечтала всегда. Когда наши московские родственники засобирались в Америку, я строила далекоидущие планы и рассматривала возможные варианты отъезда вместе с ними (несуществующие, но мечтать не вредно). Но их все равно тогда не выпустили.

Свой шанс уехать в 20 лет я прошляпила по молодости и идиотизму, потому что ввязалась в длинную любовную историю, которая затянулась на долгие 8 лет и в итоге зашла в тупик. К этому времени на останках перестройки не поплясал только ленивый, в стране был разгул бандитизма, деньги зарабатывались с риском для жизни, а я считала трупы своих знакомых-бизнесменов. Когда разразился кризис, я провела инвентаризацию кусочков оставшихся иллюзий и поняла, что либо сейчас – либо никогда.

Во Франции у меня все сложилось более чем удачно – и с языком, и с окружением, и с бытом. В самом начале не удалось избежать эмигрантского “а вот у нас”, потом поняла, что собака зарыта не в колбасе и не в гречке. При этом ни то, ни другое не любила никогда, предпочитала и предпочитаю икру и копченую севрюгу.

Сейчас здесь меня все устраивает на 90 процентов (вот только если бы еще разобраться с лентяями и забастовщиками…). Меня тут никто не притеснял, под себя не переделывал, безумной страсти к стране не требовал, с моими критическими замечаниями все вежливо соглашались, а на комплименты отвечали усиленным вниманием и поддержкой. С идиотами я стараюсь не перескаться, на вопросы, откуда я, отвечаю охотно, полагая это отличным способом завязать знакомство с новым человеком, о причинах эмиграции отвечаю честно: искала лучшей жизни. Мое отношение к России не изменилось ни на йоту: она по-прежнему от меня далека и все так же непонятна. Жалею только о том, что не смогла уехать вовремя, сберегла бы и здоровье, и нервы.

И я постоянно впадаю в ступор, когда меня обиняют в том, что я не люблю Родину. Конечно же не люблю! За что ее любить? Я люблю отдельно взятых русских людей, я люблю русский язык, я люблю русскую музыку и литературу, русскую живопись, русские мультфильмы (которые самые лучшие в мире, и это не обсуждается). Я люблю то, что мне близко и интересно, но при этом совершенно не обязана любить Россию как государство. Ни, в том числе, избушки, ни осинки, ни распутицу, ни всякую прочую национал-патриотическую муть, которой размахивают кликуши. Не, ну серьезно: какие нафиг избушки? Если во Франции мне не нравятся фермы-развалюшки и у меня чешутся руки их отреставрировать – какого черта мне должны нравится русские избушки?

Как можно требовать от кого-то любви к березкам, скажите мне пожалуйста? Это надо совсем с ума сойти, нет? Когда от меня требуют любви к России, я это воспринимаю так же, как если бы от меня требовали любви к Мадагаскару, или Индонезии, или товарищу Ленину, или марсианским живунчикам. С какой такой радости-то? Где, в каком законодательстве написано, что я обязана что-то любить? Я всегда любила и буду любить то, что мне нравится, то, что совпадает с моей внутренней волной, соответствует моим убеждениям, предпочтениям и установкам. У нас, слава богу, на дворе двадцать первый век, крепостное право давно отменили и врагов народа вроде бы больше не расстреливают, то есть даже притворяться, что ты любишь родину, уже совершенно не нужно.

И вообще, как можно от кого-то требовать любви? Любовь – она либо есть, либо ее нет. Можно, конечно, организовать министерство любви и обязать всех поголовно, но тогда придется закрыть границы, иначе население разбежится. А про “любовь зла, полюбишь и козла” – это не ко мне, я пробовала, мне не понравились последствия.

Более того, не будь у меня в сегодняшней России якорей и не будь необходимости туда ездить – я бы ее мирно забыла, и она бы перестала меня волновать полностью. К тому же русской культурной жизни сейчас навалом в Европе, все доступно и без пересечения границ.

Моя самая сильная эмоция по отношению к сегодняшней России – это опасение.  Она у меня ассоциируется с тем самым медведем, действия и реакции которого невозможно ни просчитать, ни предсказать. Огромный зверь, с которым нельзя договориться, можно только убежать или он подомнет под себя. И, поскольку я люблю комфорт и тихую жизнь, а адреналин научилась добывать другим способом, то с медведями, понятное дело, стараюсь не пересекаться. А попытки убедить меня в том, что Россия – очень добрая, миролюбивая страна, с развитыми демократическими институтами и ясной внешней и внутренней политикой, всегда оказываются неудачными. Не хватает доказательств. Последние истории с Парфеновым, Лужковым и пожарами заставляют краснеть от стыда.

Я была бы очень рада обратному, честное слово. Я же не мазохист. Поскольку мне приходится туда возвращаться, я бы предпочла делать это с максимальным удобством и минимальным стрессом. И, конечно же, при случае с удовольствием съездила бы на Алтай, Байкал и Дальний Восток полюбоваться красотами и поддержать своим туристическим рублем экономику. Пока это не стыкуется с реальностью, но я искренне желаю этой стране всего самого лучшего. В том числе и потому, что от этого станет лучше моим близким.

Но вот что меня уж совсем удивляет – это загадочная русская душа. Почему, живя в России, ее позволительно ругать и поливать грязью хоть до срыва голосовых связок, получая попутно массу аплодисментов, но при этом, стоит только переступить границу, как любая, даже конструктивная критика объявляется предательством и поносительством? Может мне хоть кто-то объяснить сей загадочный факт? Почему россиянин имеет право сказать, что в России – полный дурдом, а намекни ему же через пять минут про тот же дурдом – он начнет с пеной у рта доказывать про балет только потому, что сказали из-за кордона? 

Что это? Лицемерие? Двойные стандарты? Желание сделать хорошую мину при плохой игре, не ударить в грязь лицом перед Западом? Или просто какое-то национально-обусловленное расстройство психики? Вот же в чем вопрос.

И еще: доктор, это лечится?